«Курочка Ряба» через призму анекдота. Пенсил-клуб-2023. Увы, Вероника Капустина и Боря Григорин не успели внести правки, потому выкладываю часть материалов (абсолютно нетолерантных и даже хуже).
Татьяна Алферова
Черное пятно, черная рука (страшилка)
Кто жили, кто были в землянке, когда
На Невском плескалось болото-вода?
Ижора и финны, и прочая весь.
Гер Питер подумал: построимся здесь!
В землянке старик со старухой снуют:
То невод, то пряжу кидают… Уют!
Пожитки почти завалили окно,
И на потолке появилось пятно.
От сырости пятна не редкость, но тут
Пятно почернее, чем черный мазут,
Вздыхает и квохчет пятно по ночам,
Что курочка-ряба. Старик заворчал.
- Что надобно, старче? – спросило пятно, -
Как будто со мною задумал одно? –
Зовет оно взглядом и клёхтом своим,
И вздрогнул от страха старик Никодим.
Из курочки черная лезет рука
От черного (сыро же там!) потолка:
- Яичко златое! А кто разобьет,
В воде не утонет, как прочий народ.
Грядет наводнение, голод за ним.
Яичко накормит и так – победим!
Веселого много в моей стороне!
Старик и старуха лупили вдвойне,
Аж искры летели от влажной земли:
Лупили-лупили – разбить не смогли.
Пятно всё чернеет, чернеет рука.
К Исакию уж подступила река.
- Старик! Что ко мне ты так робко прильнул?
- Старуха, мне сумрак глазами сверкнул!
Старик оробелый тоскует, кричит,
Как курица на сковородке шкворчит:
- Старуха! Яйцо от греха унесем.
Пускай мы погибнем, но город спасем!
Старуха не внемлет, вздурилась, поди,
Ей слышится голос, ей жарко в груди:
- Ты дедовы яйца, как старый горшок,
В яичный сейчас перебей порошок!
Ты вспомни, старуха, как девкой была,
Как старый твой хрен осквернил купола…
- Ты, дед – дурачина! – схватила ухват,
- Ты, дед – простофиля, коль злату не рад! -
Хватила ухватом дедка по мордам,
Но в сени спланировал юный жандарм.
Как кстати он рядом стоял у двери!
И черной руке мигом крикнул: - Замри!
Разбил яйцо, ловкий и юркий, как мышь.
Взревел наш старик: - Ну, старуха, шалишь!
С тех пор они счастливо жили вдвоем,
Кто с кем – неизвестно, но песню споем.
Анекдоты по теме
Александр Алферов
Приходит Пушкин к Гоголю.
- Гоголь, у тебя яйца есть?
- Да, и не простые, а золотые.
- А ну, покажь! – И тросточкой хрясь.
Уходит, смеясь, с цилиндром на отлете: - Гоголь-моголь, гоголь-моголь!
Нина Савушкина
ПРО НИН (анекдоты о майоре Пронине)
Товарищи, я – Пронин. Майор известный – Пронин.
Я детектив сегодня поведать вам хочу.
Иду я нынче, вижу – лежит предмет, обронен.
Что ж, мне такое дело распутать по плечу.
Мой автор – Лев Овалов, а, может, не Овалов,
а, может, он – Квадратов, а, может быть, Круглов,
писал, что как-то в хате двух старых маргиналов
я – Пронин – обнаружил в одном из тех углов,
где преет самогонка и просыхают мётлы,
стоят мешки с перловой и гречневой крупой,
предмет, что был овальный, но стал довольно мёртвый,
ведь вытек из того, что казалось скорлупой
субстрат какой-то жёлтый, а может, и не жёлтый,
а, может, был он белый, как новогодний снег. .
Тут вопросил себя я: «Зачем сюда пришёл ты?»,
и сам себе ответил: «Чтоб расколоть здесь всех».
И перед тем, как клюнут был вредною наседкой,
я в протокол занёс, что весь дух в избе протух.
«Так мы не виноваты, - божились Бабка с Дедкой, -
хотя с утра долбали полезный сей продукт.
Мы дичь не обижали. Ну, сыпали пурген там
в зерно, чтобы ускорить им родовой процесс.
Но подлый Микки Маус, что был иноагентом,
яичко заприметил и с громким криком «Йес!»
толкнул… А перед этим он вырвал корни репы,
чтоб после к нам явиться из сказочки другой.
Безжалостный убийца, он нам погнул все скрепы,
ударив по яичку недрогнувшей ногой!».
В углу гражданка Ряба кудахчет: «Я не Ряба!
Я есть Gallina Blanka из рода поэтесс!
Яичко золотое снести я вам смогла бы,
но родила поэму, и испытала стресс.
В яйце она лежала, как драгоценный свиток,
как в бархатном футляре сияющий алмаз,
а подлый Микки Маус, что был довольно прыток,
разбил его… Светильник вдруг разума угас!».
Поэму он нащупал в яйце, как смерть Кощея,
и бросился цинично спускать её в сортир.
Я на опереженье рванул быстрей ищеек –
спасти продукт культурный и осчастливить мир.
И вот из унитаза блестят мои два глаза
В сарае деревянном с названьем «WС».
Пусть корчится в миазмах шпионская зараза,
Я возвращу поэму читателям Руси!
Борис Чечельницкий
Анекдоты о Рабиновиче. Рябинович и Ряба
Изя в области курей – гуру,
Ведь метизов до черта в репе.
На Привозе я купил куру.
В честь тебя ее назвал, ребе.
Циля слышит все не так или
Нервы делает опять баба.
«Это – Ребе» – говорю Циле,
А она как заорет: «Ряба».
На болоте так вопят выпи.
Трактористы голосят в поле,
Но фамилию дала цыпе:
«Рябинович» – в честь рябин что ли?
Словно добрый подарил маг ей.
Не, ты только зацени, Цилька:
Там железо есть и есть магний,
Калий, кальций и полно цинка.
Мы яичницей одной можем
Набивать живот почти даром
И поэтому сравнить с божьим
Я яичницу готов даром.
И запором не грозит блюдо,
И не будет от него слабить,
А намедни принесла чудо
Габаритом где-то семь на пять.
Речи дар тут от меня убыл.
Потерял язык к словам тропы.
Как Исаакия горит купол.
Золотое, хоть нет пробы.
На стремянку влез и как с вышки
Наблюдаю, каковы риски:
Чтоб не дай бог никакой мышки
И, тем паче, никакой крыски.
Наточил клинок своей финки.
С грызуном не допущу сделки,
И отправлю прямиком к Нинке,
Если явятся ко мне белки.
Циля булинг начала, троллинг
И собрался я уже с духом,
Чтоб ответить. Пробежал кролик.
Со стола смахнул яйцо ухом.
Не от алчности, не со зла то
Со стремянки спрыгнул, как ниндзя.
Знал – не бьется – не стекло – злато
Плюс соломки подстелил Изя.
Вячеслав Хованов
KANA RYABA (анекдоты о горячих эстонских парнях) ((Прим.ред. Из анекдота: «Учитель: В углу скребется мышь… Ученик: А кто такой вуглускр?»))
Мой дед жил на хуторе в Пярну
И всё, что шевелится, бил.
Он с детства горячим был парнем.
Сказать по-французски: де’Бил.
Он лошадь лупил и корову,
Козла, индюка, порося,
Пока подобру-поздорову
Скотина не кончилася.
Старик разошёлся не слабо –
Порядок навёл! Итого:
Осталась эстонская баба,
Которая била его,
Плюс чудом спасла свою гузку
Пеструшка, цыплёнкина мать,
А также матёрый Вуглускр –
Его нихрена не поймать.
Однажды эстонская птица
Полезла копаться в кювет,
Вдруг видит – в грязи золотится
Посеянный кем-то брегет.
Она его тут же склевала –
Аж спёрло дыханье в зобу.
И тут началась Калевала
Про жизнь, так сказать, и судьбу.
Не давшись желудочным сокам,
Брегет просочился насквозь
И выпал положенным сроком
С другого торца на навоз.
Долбали с завидным упорством
Брегет до вечерней росы.
И даже Вуглускр припёрся
Мельком поглазеть на часы.
Валялись в пыли шестерёнки,
Пружинки торчали в траве –
Горячий эстонец с эстонкой
В убойном слились естестве.
Вуглускр подозвал к себе куру:
«Послушай меня, латыша:
Неси ты им яйца натурой
И сложностью не искушай…»
Вадим Пугач
Курочка Ряба и Василий Иванович (анекдоты о Чапаеве)
- Пусто мне, пусто, - сокрушался Чапай, наступая на Бугульму, Бугуруслан и Белебей. Это хан Колчак окопался на уфимских холмах и, призвав опоясанных седыми бородами славных жрецов, стучавших живыми посохами о Матерь-сыру землю, сказал:
- Чтоб ему пусто было!
И ударили жрецы посохами, и стало Чапаю пусто. А один, самый главный, с золотыми часами заместо правого глаза, совет дал:
- Пошли ты к нему Анку-переметчицу, еще пуще Чапаю станет.
И вызвал Анку хан Колчак. «Иди ты», - сказал. И пошла Анка.
Встретилась она с Чапаем в Бугульме, Бугуруслане и Белебее. И после стала встречаться регулярно.
Петухи поют в Бугульме – квохчут куры в Белебее, кудахчут в Бугуруслане. Вышел на крыльцо кмет Петька, сведомый в делах войны и водки. За то его и Чапай любит. Его любит, войну любит, водку там. Анку не любит – уважает. Говорит ласково: «Эх ты, курица…» И вздыхает глядючи: «У-фу…»
«Хрен тебе, а не Уфу», - думает Анка. Ошибается, трет оспинки на щеках. Ей хрен, Чапаю – Уфу. Рядом вьется Петька, жмется к Анке. «Хрена с два», - думает Анка. Ну с два, так с два, как вошло, так и вышло.
Между боями Чапая с ханом понесла Анка.
- Нашла время, - сказал Чапай, - вот курица рябая!
Оставил Анку в сарае, пошел в атаку. Летит, саблей машет, сшибает белые головы, усы крутит. А Петька, значит, головы подбирает, в пирамиду выкладывает. И художник Верещагин все это на телефон снимает, чтобы потом в музей продать. Прогнали хана, к реке вышли. Бойцы кричат:
- Ура!
Осмотрелся Чапай. Говорит бойцам:
- Дураки безмозглые, какая Ура? Урал это. Батюшка.
А еврей Фурман тащит старую карту из архива, показывает.
- Яик, - говорит, - написано.
- Яик? Ну будет тебе яик, - смеется Чапай.
И точно, вещий он был: снесла Анка-переметчица к утру два яйца – простое и золотое. Чапай посмотрел на простое, на Петьку (мол, ну ты, Петька, даешь, брат!) и приказал зажарить на сале. Ну, не Петьку, а яйцо-то Петькино. Попито тут было водки, поедено яичницы в поповских хоромах – на всех хватило, еще и бедным раздали: ради них ведь труждались, белого хана гнали. А золотое Чапай в кармане держит, оглаживает. На Анку посматривает:
- Эх ты, курица рябая! Фаберженщина, понимашь.
И усмехается.
- Спорим, - говорит Чапай, - никто золотого яйца не разобьет?
Выходила Анка, била-била – ничего не вышло. Еврей Фурман вылез, говорит:
- Нельзя детей бить, негуманно это. Вот ты, - тычет он своего друга Макаренка, - разве детей бьешь?
- Знамо дело, - отвечает пьяный Макаренко.
И давай они наперегонки яйцо бить – не разбили.
Пленных генерала Курочкина и сочинителя Рябова привели – и те не разбили яйца.
Поп с книгой пришел – трах ею по яйцу – не бьется, сука!
Петька, дурак пьяный, ржет: мол, мы с врагами день и ночь бьемся, а яйцо ни-ни.
И даже от самого Фрунзе и красного командира Блюхера явились посланцы – а яйцо целое, хоть тресни.
И тут выползает из-под стола Мышкин Ипполит, золотой роты, вшивого взвода молодогвардеец, и из кармана выпускает белочку – он с ней давно возился, к красному колесу думал приспособить. Белочка лысым хвостиком махнула – яичко шварк на две части, и заиграло светом, точно молоньей по палатам, по хоромам, по всему поповскому дому. Батюшки-светы, что тут началось-то! Еврей Фурман с Макаренкой рыдают, Петька плачет, Анка-переметчица, дура рябая, над золотком своим единственным заливается. Прибежали на шум поповы дочери, коромыслами махнули, полыхнуло по всей Руси горючей, пропал хан Колчак в сибирском далеке, Чапай в слезах утонул (про Урал-то потом уж придумали), поповский дом дотла сгорел, а как на пепелище явился одноглазый жрец с часами, так его змея укусила в пяту – и посох живой не в помощь.
А там, где такое преставление свету пошло, – любой сказке конец, не только этой.
